Накал страстей - Страница 30

Мое неуверенное облегчение превратилось в ошеломленное недоверие от его признания. Он внимательно смотрел на меня, не выдавая своих мыслей.

Я резко встала, наполненная внезапной беспокойной энергией и жестокой необходимостью опровергнуть его слова. Мои руки уперлись в бедра, потом упали на ноги, затем сжали волосы. Ошеломленная недоверчивость переросла в котел с кипящим гневом.

— Как ты можешь говорить мне такое? Ты лучше, чем кто-либо другой знаешь, каково это, когда тебя хотят только из-за твоей семьи.

— Потому что это правда, — ответил он, осторожно глядя на меня.

—Что? Это...

"Ты как Олимпийская золотая медаль и Нобелевская премия, и Пулитцеровская премия, и премия "Оскар" для брака". Раздражающие слова Рэя в понедельник вспомнились мне, ворвавшись сопровождаемые громоподобным звуком крови, шумящей в ушах.

Я рассеянно сказала.

— Рэй предупреждал меня об этом.

— Рэй? — Это привлекло его внимание, он сел прямее.

— Да, Рэй. — Я посмотрела на Мартина, чувствуя одновременно злость и неловкость. — Он сказал, что я нравлюсь тебе из-за моих данных, что на такой девушке, как я, парни женятся, когда нагуляются — и прочие глупости — но это не ерунда, потому что он был прав. Он был прав. — Я пробормотала последнее утверждение для себя.

— Он был прав, — подтвердил Мартин, снова поражая меня. На этот раз воздух словно выбило из моих легких.

— Нет, не был. — Я покачала головой, отказываясь называть его имя, потому что не хотела, чтобы это было правдой.

— Кэйтлин, Рэй был прав. Он знает, какую девушку я хочу, какую я искал.

Ощущалось так, словно он ударил меня по лицу или в живот. Поэтому я не задумывалась над словами, вылетевшими из моего рта.

— Ты, Мартин Сандеки, полный придурок! Как ты смеешь... Как ты смеешь?! Зачем тогда ты... и я думала... — Я кричала на него урывками, что казалось странным, потому что я никогда не кричала ни на кого прежде за всю жизнь.

Я просто решила продолжить в том же духе.

Линия его рта стала задумчивой, когда он посмотрел на меня, но он ничего не сказал. Это лишь увеличило мое разочарование.

— Какого черта с тобой происходит? — продолжила я свою тираду. — Ты не собираешься сказать что-то в свою защиту? Или ты так и будешь сидеть там и пялиться на меня?

— Ты хочешь, чтобы я защищался?

— Да! — незамедлительно ответила я, инстинктивно и громко, одним словом признавая непреодолимое желание быть желанной, увидеть кто я была для него, даже если сама еще не определилась, каким я была человеком.

— Зачем? — Он сидел на краю стула со взглядом, наполненным странной надеждой.

— Потому что... — Мой голос сорвался, как и мое сердце. Глупые слезы затопили мои глаза.

Ночью вторника слезы были словно катарсис, необходимы, и я приняла это. Но сейчас я не хотела плакать. Я не хотела показывать слабость тому, кого, по его собственному признанию, заботило, кем была моя семья, а не я — как личность.

Я так и думала, я знала это! Я знала, что он заставил бы меня плакать! Глупая Кэйтлин. Глупая страсть. Глупое доверие. Глупый придурок Мартин Сандеки.

Я отвернулась от него прежде, чем он смог увидеть мое лицо. Мне нужно было спрятаться. Желание было непреодолимым. Поэтому я попыталась закрыться в кабине на нижней палубе, а моей конечной целью был один из двух шкафов. Но, так или иначе, поняв мои намерения, Мартинна этот счет имел другие планы. Я слышала, как его кресло поцарапало палубу и его торопливые и быстрые шаги вокруг стола.

Он наступал мне на пятки и схватил меня прежде, чем я успела дотянуться до ручки дверцы шкафа.

Мартин схватил меня за плечи и повернул лицом к себе.

— Отпусти меня!

— Господи, Кэйтлин! Успокойся ты на минутку. Ты хотела, чтобы я защищал себя, так что слушай.

— Ненавижу тебя! — Я кричала, в действительности не имея этого в виду. Кроме того, ощущение удивительной драмы подходило данному моменту, я хотела сделать ему больно. Потому что мне было больно.

— Нет, это не так. Ты влюблена в меня. — Он выглядел ошеломленным моим порывом, но звучал почти довольным этим, словно моя реакция была частью какого-то большого плана, стратегии, в которую он играл.

К черту все, он был задирой. Я знала это, но, должно быть, я забыла об этом где-то между его ртом, его руками, его глазами и словами.

Я ответила на это обвинение сквозь стиснутые зубы, что прозвучало совсем не убедительно.

— Нет, это не так.

Я боролась с его захватом, толкаясь в его гранитную грудь. Конечно, из этого ничего не вышло, но заставило его изменить захват, чтобы я перестала избивать его.

— Послушай меня, Кэйтлин. Просто... можешь выслушать?

Сделав глубокий вздох, я заставила себя успокоиться.

Если ты не чувствовала себя спокойно, не значило, что ты не могла быть спокойна.

Я замерла. Закрыла глаза, чтобы не видеть его. Мне нужно было отстраниться. Мне необходимо подумать или обмануть, чтобы пройти через это. Мое желание плакать рассеялось, когда я обдумала свой план действий.

Я бы... Я бы просто оттолкнула его своим равнодушием. Я бы смогла это сделать. Я делала это в течение нескольких месяцев, прежде чем он нашел меня в том шкафу в лаборатории и все превратилось в ад.

Я прочистила горло, проверяя устойчивость моих голосовых связок.

— Я передумала. Мне это не интересно. Мне плевать. — Он рассмеялся на это, хотя это звучало разочарованно.

— Закрываешься от меня, не так ли? Как удобно, можно перевернуть наши чувства так легко.

Я не открывала глаз, повторяя снова и снова: даже если ты не чувствовала себя спокойно, не значило, что ты не могла быть спокойна.