— Ты. Ты была наверху. — Его тон был жесткий и недовольный. — Но ты бы сделала это для любого. Ты постаралась бы сделать все правильно для любого случайного человека. Я не хочу быть просто кем-то для тебя.
Не могла в это поверить. Не могла поверить ему.
— Тогда кто был с тобой на этом катере весь вчерашний день? Кто выслушивал все ту чушь вчера после обеда? Кто проснулся обнаженной сегодня утром с тобой в постели? Ты не случайный человек для меня! Я никогда еще ни с кем такого не делала! Я никогда не подпускала никого так близко. И все эти вещи, все те вещи, что мы делали, и не только в физическом плане, открываясь... говоря о наших мечтах и страхах, это важно для меня. Ничего из этого не было сделано необдуманно.
— Я должен быть уверен.
Я надеялась, что как-то неправильно его поняла, потому что альтернатива пугала.
— Так помоги мне понять это. Ранее, на палубе, ты просто... ты ввел меня в заблуждение, это что, был какой-то тест? Посмотреть, насколько сильно я расстроюсь?
— Да. — Он кивнул, выглядя совершенно не сожалеющим об этом. Мой мозг собирался взорваться.
— Ты все испортил, Мартин. Ты знаешь, что для меня это больное место. Твоя потребность в определенности не важнее, чем мои чувства. Ты не можешь целенаправленно причинять боль людям, которые тебе небезразличны. Ты не можешь делать этого. Это недопустимо!
Он вздрогнул и резко встал, отвернувшись, как будто не мог стоять, глядя на меня с осознанием того, что он сделал мне больно. Он дернул пальцами за волосы, вздохнув, переходя из одного угла в другой по каюте.
— Я никогда не хотел сделать тебе больно. Я не думал, что делаю тебе больно. Я не ожидал, что ты воспримешь это вот так. Ты никогда ни о чем так не волновалась. Я просто хотел посмотреть, как ты отреагируешь. Я хотел увидеть, значу ли я хоть что-то для тебя.
— Ну, похоже, ты ответил на свой вопрос. Ты важен. Теперь счастлив?
— Нет. Совсем наоборот, — опять прокричал он, после чего выдохнул, словно у него закончилась энергия. Он смотрел на меня с такой неприкрытой тоской, что я не выдержала. Закрыла глаза и лицо.
Мгновение спустя я услышала грохот, за которым последовало:
— Черт возьми!
Я подпрыгнула от этого звука и богохульства, но лицо не открыла. Во мне все смешалось, казалось, все чувства и мысли восстали.
— Кэйтлин, ты можешь посмотреть на меня?
Я сделала успокаивающий вздох, посмотрев на него сквозь пальцы. Это лучшее, что я могла сделать.
Он пристально смотрел на меня, вероятно раздраженный, что я все еще закрывала лицо руками.
Потом он нарушил холодную тишину.
— Извини меня, — сказал он, ожидая, что я каким-то образом отреагировала бы, словно мы следовали определенному сценарию, который мне не выдали. Он нетерпеливо зарычал: — Итак?
—И что?
—И что, я прощен?
Мои руки опустились от лица, в шоке от этого безобразия.
— Нет!
— Что? — Он был удивлен.
Как он мог удивляться этому?! Господи!
— То, что ты сделал, —это не нормально. Ты просто целенаправленно сделал мне больно, словно я какая-то недееспособная лакмусовая бумажка. — Я встала с кровати, указывая на него пальцем, после чего подняла пальцы в воздух, указывая на все его тело. Мое лицо исказилось от гнева. — Ты не прощен, мистер. Отнюдь нет.
Он повернулся и упал на кровать. Застонал. Закрыл лицо руками, яростно потирая его.
— Скажи мне, что я должен сделать, и я сделаю.
— Умоляй, — выпалила я, скрестив руки на груди. Теперь я вышагивала по каюте. У меня в голове был полный беспорядок. Он либо социопат, либо просто действительно ничего не знал об обычной человеческой порядочности.
Он усмехнулся, говоря уже не так расстроено:
— Я не знаю, как умолять.
— Разберемся с этим.
Убрав руки от лица, он поднял голову, скользнув глазами вверх и вниз по моему телу.
— Ты не хочешь, чтобы я умолял, потому что знаешь, что я не буду этого делать. Ты хочешь что-то другое.
— Думаю, ты просто должен извиняться, пока я не буду готова простить тебя.
— Что же мне остается делать? Уже четверг. Мы уезжаем в субботу утром. У меня всего один день.
Я размахивала руками в воздухе, напоминая птицу, которая пыталась летать. Призывая остатки здравомыслия в нем.
— Ты мог просто спросить меня, ты, чертов придурок!
Вау!
Мой мозг был в шоке от слов проклятий и того, как хорошо и необходимо они ощущались, учитывая обстоятельства.
Мартин выглядел удивленным, но вместо того, чтобы обратить внимание на мою ругань, он сказал:
— Я попытаюсь.
— В самом деле? Не припомню, чтобы ты хоть раз сказал это сегодня.— Я понизила голос, подражая ему: —Эй, ну я люблю тебя. А ты любишь меня?
Он сел, уставившись на меня, после чего поразил меня, черт возьми, сказав:
— Я люблю тебя, Кэйтлин. А ты любишь меня?
Мы зашли в тупик после нашей большой битвы. Я не ответила на его вопрос. Он не позволил мне спрятаться в шкафу.
Но мы достигли перемирия, что было хорошо, потому что мы были как минимум в десяти милях от острова, совершенно одни на весь оставшийся день.
Все стало более напряженным, но и чрезвычайно вежливым. Мы вернулись на палубу, обедая в абсолютной тишине. Я помыла тарелки, пока он мыл свои. "Пожалуйста" и "спасибо" использовалось в избытке. И "всегда пожалуйста". По какой-то причине, по безмолвному соглашению, мы решили не выходить за рамки "всегда пожалуйста". На что я отвечала: "Нет проблем". Или он говорил: "С удовольствием".
Напряженная вежливость, ставшая причиной полной тишины, когда он сосредоточился на рыбалке — в действительности просто держа удочку! — в то время, как я, положив полотенце на помост в носовой части, делала вид, что читала. Вместо этого, я думала о последних днях и часах и о том, что мне с этим надо было делать.