Он нарушил молчание первым, прорычав:
— Я ненавижу его.
— Я понимаю почему. — Я хотела добавить, что ненависть к его отцу дала бы обратный результат, так как это давало его отцу власть над ним. Но не стала. Я полагала, что нам хватило бы времени в будущем, чтобы помочь Мартину справиться со своей плохо контролируемой яростью по отношению к своему отцу.
— Он подослал Патрис. — Он сказал это напротив моей шеи, шепотом.
— В среду утром? Когда я была в твоей комнате?
— Нет. Когда мне было четырнадцать. Он подослал ее...ко мне.
Я прищурилась в замешательстве, уперевшись в его висок головой.
— Я не понимаю. Что ты имеешь в виду, говоря, что он подослал ее?
Я почувствовала, как Мартин собирался сделать глубокий вдох, прежде чем поднять лицо, которое было спрятано в моей шее. Он избегал моих глаз, предпочитая пялиться в потолок, положив затылок на подголовник.
— После того как моя мать умерла, я переехал к отцу. Я никогда... Я никогда не проводил с ним времени прежде, но я всегда думал о нем, как о способе избежать манипуляций матери. В течение первого года он игнорировал меня. Но что-то изменилось, когда мне исполнилось четырнадцать. Все стало проверкой, все наши взаимодействия были словно игры разума, и я всегда проигрывал, он всегда говорил мне о том, как я его разочаровал. Я хотел доказать ему. Я думал, что смогу заслужить его уважение.
Глаза Мартина метались между моими, он горько улыбнулся мне, продолжая:
— Я был чертовски глупым, наивным. Я думал, что не было никого хуже моей матери, я поклонялся отцу. Но я ошибался.
Я рассматривала его, думая о том, какого это было для застенчивого и красивого мальчика становиться прихотью для своей ищущей славу матери, а потом с его манипулирующим и бесчувственным отцом. Я бы позволила ему прятаться в шкафах. Но у него и этого не было. Мое сердце разбивалось из-за него.
Его предыдущее заявление о том, что отец подослал Патрис, угнетало меня, заставляя желудок сжиматься от страха. Я мягко подсказала:
— Что ты имел в виду, говоря, что твой отец подослал Патрис, когда тебе было четырнадцать?
Он тяжело вздохнул.
— Когда мне было четырнадцать, она забралась ко мне в постель. Она была голой. Я спал. Она обернула мои руки вокруг себя и поцеловала меня, прикасалась ко мне... — Он говорил это, словно проглотив кислятины. — Я проснулся и понял, что к чему, и выгнал ее из моей постели и из комнаты. На следующее утро я пошел к отцу и рассказал, что случилось.Это было еще до того, как они поженились, так что, я ожидал, что он выгонит ее. Вместо этого он рассмеялся. И сказал, что это он подослал ее, что это был тест и что я наконец-то прошел его.
— Тест? Что за тест?
Мартин поймал мой взгляд, когда объяснял, и его голос был пустым:
— Он должен был жениться на ней, а у нее было что-то компрометирующее на него, но я не уверен что. Но он хотел сохранить деньги подальше от нее, так что это был тест на преданность. Я думаю, ему нравилась ирония, использовать ее, чтобы ее же и уничтожить. Вскоре после этого он перевел всю свою собственность на мое имя, пользуясь трастом.
— А что с его банковскими счетами? Она же может просто захватить их при разводе?
Он покачал головой, добавив равнодушно:
—Нет. В нашем штате счета, которые были до брака и даже новые вклады, не являются общим имуществом, равно как и пенсии, фондовые вклады и сбережения. Вот почему дома, те, которыми он владел, и новые, которые он приобрел, на мое имя. Они переписаны, пока мне не исполнится двадцать один.
— Так... в следующем году?
— Нет. Через четыре месяца.
Я уставилась на него в замешательстве. Уверена, мои брови были сведены воедино в тяжелый хмурый взгляд, одновременно злой и недоверчивый. Я покачала головой от этой сложной интриги, отвратительного испытания верности, которое было явно унизительным для Мартина, и я чувствовала желчь от ярости и негодования, которые поднимались в горле, возводя бетонную конструкцию в моей груди.
Но прежде чем я смогла озвучить свое ужасающее изумление, Мартин добавил, и его голос звучал так тихо, что я едва смогла разобрать слова.
— Тогда он сказал ей. Он сказал Патрис, что она может использовать меня, если захочет.
— Он что?! — выпалила я. Хотя, это было больше похоже на визг.
— Она не пыталась. У нее не было шанса. После этого, я редко бывал дома.
Я была так зла. Мои глаза горели, а ярость душила за горло. Поэтому, сама того не желая, я выпалила свои едкие мысли:
— Что за долбанный сукин сын.
Он немного рассмеялся, очевидно удивленный, и его ответная улыбка была маленькой и печальной.
— Не знаю. Я никогда не встречался с бабушкой.
Я фыркнула от смеха, но мои черты лица исказилисьот грусти и гнева, я так хотела сделать как лучше для него. Но я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Я заметила, что он снова избегал смотреть мне в глаза; хорошо, что его гнев рассеялся, сменившись тлеющей и свирепой решимостью.
Я взяла в руки его лицо, оставляя легкий, как перышко, поцелуй на его губах.
— Я бы хотела сбросить этот самый дом на твоего отца, — прошептала я.
Он скривил рот, и я поцеловала его в уголочек рта.
— Нет... Я удостоверюсь, чтобы он получил по заслугам.
Я выгнула бровь на это заявление и отклонилась назад достаточно, чтобы заглянуть в глаза Мартина.
— Он заслуживает только твоего равнодушия.
Его глаза вспыхнули, когда он сильнее впился пальцами в мое тело, возразив сквозь стиснутые зубы.
— Нет. Чего он заслуживает, так это быть униженным и уничтоженным.