В понедельник, спустя неделю после расставания, я была в ужасном беспорядке. Я не мылась... почти. Я находила утешение в маленьких достижениях таких, как чистить зубы раз в день и добраться до аудитории.
Идя на занятия, я смогла сосредоточиться. Ну до того как войти в класс векторных исчислений, я была в шоке, подслушав, что кого-то из братства Мартина арестовали за попытку изнасилования и нападения на несовершеннолетнего.
— Кого? — спросила я громко, не заботясь о том, что после этого вопроса ко мне прицепился бы ярлык бессовестно подслушивающей.
Двое парней посмотрели через плечо на меня, видимо нашли меня безобидной в моих спортивных штанах, со спутанными волосами и в испачканной футболке "Властелина Колец", затем повернулись ко мне лицом, чтобы я могла включиться в разговор.
Рыжий заговорил первым:
— Один из команды гребцов, Салсмар. Его фотография в газете, если хочешь знать, там еще есть и видео. Они не раскрывают имя девушки, потому что выяснилось, что она несовершеннолетняя.
Бэнджамин Салсмар. Бэн. Насильник Бэн.
О мой Бог!
Желудок скрутило. Я чувствовала себя ужасным человеком. Я должна была позвонить в полицию насчет Бэна, как только приехала обратно в кампус. Но я забыла, дав волю личной драме, и теперь кто-то страдал из-за меня.
Тьфу... Просто, тьфу!
— Просто еще один придурок из братства, — насмешливо сказал темноволосый парень. — Было бы удивительно, если бы такое дерьмо не происходило все время. Покажите мне парня из братства, который бы никогда не насиловал девушку, это будет шокирующе.
— Ага, — добавил рыжий, — это будет достойно освещения в прессе, если Салсмара действительно посадят. Обычно этих парней выкупают папочки и пожимают руки.
—А что за видео?— надавила я. — Если у них есть видео, то его наверняка посадят?
Они оба пожали плечами, словно власть, деньги и влияние значили больше, чем жесткие и весомые доказательства. Потом начался урок, и наш импровизированный фестиваль сплетен завершился.
Но я не могла сосредоточиться на занятии, словно у меня были сотни муравьёв в штанах. Уверена, что Мартин организовал арест Бена или, по крайней мере,был ответственен за то, что его записали на пленку.
К концу третьей недели после расставания я почти ежедневно принимала душ и не плакала уже семь дней. Я потеряла почти пятнадцать фунтов... Даже печенье не вызывало у меня интерес. Я не отвечала на мамины звонки, не участвовала в воскресных семейных встречах.
Я снова начала прятаться в шкафу. После занятий я приходила обратно в общежитие, залазила в мой шкаф и закрывала дверь. Иногда я брала свою гитару и играла песни собственного сочинения, импровизируя. Все песни были мрачными.
Я не видела и не слышала ничего о Мартине, и все равно было больно. Его отсутствие чувствовалось везде. Поэтому, сидеть в темноте и наслаждаться отсутствием чувств было облегчением.
Мне не становилось лучше. Вещи не становились легче. Жизнь становилась из дрянной в ужасающе болезненную.
Таким образом, дела окончательно превратились из дрянных в ужасающе болезненные после обеда в четверг. Я шла домой с намерением провести некоторое время во мраке моего шкафа, когда увидела его.
Мои ноги сами по себе перестали двигаться, и я сказала себе не моргать и не дышать, а вдруг, он был миражом. Я не осознавала до того момента, насколько я изголодалась даже по мимолетному взгляду на него. Хоть это и было больно до глубины моей мелодраматичной и измученной души, я все равно пялилась на Мартина.
Он сидел за круглым столом студенческого союза. Его большие руки были в волосах, и он углубился в изучение бумаг на столе перед ним. Рядом с Мартином сидела очень красивая блондинка в сером деловом костюме, черный кожаный кейс лежал на стуле рядом с ней. Я отметила, что она выглядела примерно на десять лет старше меня, но я задалась вопросом, как много профессионализма скрывалось под этим костюмом и макияжем.
Между тем, выглядел он точно так же. Его волосы были взъерошены, но это, скорее всего, потому что он часто пропускал через них свои пальцы. Но его цвет лица был в порядке. Выглядел он нормально. Вполне безупречно.
Я заставила себя перевести дух и переместиться к стене, подальше от потока пешеходов. Мой мозг был перегружен после того, как я почти минуту стояла и пялилась, как ненормальная на моего...на моего Мартина.
Но он не был моим Мартином.
Новая волна боли пронзила мою грудь, и я изо всех сил пыталась вдохнуть. Казалось, кто-то ударил меня ножом прямо в сердце. Каждый удар был медленной болью.
Он не был моим. И он выглядел совершенно нормально. Он был прекрасен, а я была безобразной, потому что он никогда не любил меня, а я позволила себе всецело влюбиться в него... как полная идиотка.
Холодная уверенность и принятие были мучительными, но необходимыми, словно бальзам на открытую рану, которую я носила в себе. Это было просто, как сказала Сэм: он был не способен любить. Я теряла свое время, глядя на него теперь и тоскуя по нему в течение последних трех недель. Все мое время с Мартином Сандеки было напрасной тратой времени.
Поистине опустошающее, но успокаивающее онемение накрыло меня, словно одеялом. И я приняла его. Черт возьми, да я обмазала бы себя им. Оно было словно доспехи и оружие, и, наконец-то, средство борьбы против моих обнаженных чувств. Я так устала быть ранимой и беспомощной.
Наконец, позволив себе еще один взгляд, отметив со спокойной отрешенностью, что он сейчас улыбался женщине и она смеялась тому, что он сказал, я покачала головой, чтобы очиститься от его изображения, и отвернулась.