Накал страстей - Страница 60

Я не смеялась почти три недели. Но я не плакала семь дней и не плакала бы сегодня. Кроме того, я решила, что больше никогда плакала бы из-за Мартина Сандеки.

Я решила пойти длинной дорогой, через здание студенческого союза, чтобы не проходить мимо стола. Длинный путь лежал через скопление торговых автоматов, поэтому я остановилась и решила взять бутылку "Доктор Пеппер" и немного арахисового «М&M's». Я и не помнила, когда в последний раз ела, что было совершенно неприемлемо. Я любила еду и позволила Мартину высосать радость из каждого аспекта моей жизни.

Чтобы прямо сейчас положить конец высасыванию радости, я собиралась использовать магию пищи.

Я вытащила две хрустящие долларовые купюры из моего кошелька, чтобы получить только что утвержденный мной обед чемпионов, когда почувствовала руку на моем плече.

Я взглянула на ее обладателя, ожидая увидеть приятеля-студента, который выпрашивал мелочь. Вместо этого, мои глаза столкнулись с глазами Мартина. Я была удивлена, но настолько онемела в тот момент, что, уверена, мое выражение не выдавало ничего, кроме равнодушия.

Я обратила внимание на то, что он выглядел великолепно. Действительно, действительно отлично. Даже красиво. Он светился так, словно чего-то добился. Он был одет в черную футболку с изображением сцены из гребли на лицевой стороне и темные джинсы. Я отметила, что он никогда не носил узкие джинсы вероятно потому, что его бедра были слишком мускулистые, а узкие джинсы были для тощих парней. Он никогда не был худым.

Выражение его лица не было счастливым, но он и не выглядел, словно страдал. Он не был на пятнадцать фунтов легче и белым как полотно. Его глаза не были налиты кровью. Его руки не дрожали. Он казался сердитым, но совсем не убитым горем, по крайней мере, не тот вариант, который я видела в зеркале каждое утро.

Я чувствовала себя так, словно меня сейчас стошнило бы.

Отведя взгляд, я попыталась обойти его, но он не дал мне этого сделать, преградив мне дорогу.

Он двигался так, словно собирался схватить меня за запястья, так что я остановилась, отдернув от него руки, и отшатнулась назад. Поскольку я оказалась в ловушке торговых автоматов, я отвернула лицо в сторону, уставившись в стену, оказавшись в профиль к нему.

Наконец он спросил:

— Ты можешь посмотреть на меня?

Я напряглась. Звук его голоса делал что-то ужасное со мной. Он прорывался сквозь эти новые преграды, сквозь отрешенность, которая меня охватила. Поэтому я не хотела смотреть на него снова. Я наконец-то взяла под контроль свои чувства и не могла так рисковать. Я догадывалась, что смотреть на него было бы больно.

И видимо, в дополнение к осознанию того, что просто вид кого-то мог причинить физическую боль и недомогание, я начала понимать какими очищающими и необходимыми были ругательства. Несмотря на мой обширный словарный запас, не существовало иного способа, чтобы описать, насколько больно было смотреть на Мартина.

Периферийным зрением я почувствовала движение и отстранилась, прежде чем он смог прикоснуться ко мне. Я скрестила руки на груди.

— Черт возьми,— вспылил он. Его гнев и разочарование нависли над нами темным, обвинительным облаком.

Мы стояли так минуту, а я представляла, как строила настоящую стену из кирпичей между нами. Я была волонтером три месяца во время каникул в старшей школе, в "Среде обитания для человечества", и я могла сложить чертову стену из кирпичей.

Он прорвался сквозь тупик.

— Поговори со мной, Паркер.

Я покачала головой и закрыла глаза, сжимая губы вместе в упрямую линию. Вместо звуков колледжа вокруг нас, я слышала только его дыхание. Он не громко дышал, просто я его слышала. И это напомнило мне время, которое мы провели на яхте. Я вытолкнула эту мысль из головы прежде, чем расплакаться снова, потому что это заставило бы меня плакать, и обратила свое внимание обратно к выдуманной кирпичной стене.

— Выглядишь дерьмово,— сказал он.

Да, это было жутко, что сказать. Но это было так характерно для Мартина. Так легкомысленно и откровенно. Я выглядела как дерьмо. И я поняла, что Мартин был не очень приятным человеком даже по отношению ко мне. Он был честным, в первую очередь. Иногда его честность означала, что он говорил мне приятные вещи. Но он никогда не был милым ради того, чтобы сделать приятное, или вежливым, потому что хотел пощадить мои чувства. Ни разу.

Я задумалась,приходило ли ему в голову, что у меня были чувства...

— Ты ела? — Он сделал шаг вперед, его тон был равнодушным, почти дружеским. —Тебе нужен сэндвич, позволь мне угостить тебя обедом.

Я открыла глаза, уставившись в пол, но промолчала. Встреча с ним удовлетворила некоторые главные, вероятно нездоровые, потребности видеть, например, как он относился к нашему расставанию. Был ли он также измучен и разрушен, как и я? Я получила ответы на свои вопросы и теперь не могла дождаться, чтобы больше никогда его не видеть.

Неожиданно он выпалил:

— Если ты не заговоришь со мной, я сойду с ума.

Его слова были тихими, но грубыми, как будто рвались из груди. И они безусловно разрывали и мою грудь. Жгучая боль вспыхнула в животе, и мне пришлось сосчитать до десяти, прежде чем я смогла дышать снова.

Я ничего не сказала. Если бы это случилось не сегодня, если бы он приблизился ко мне на час раньше, я, скорее всего, расплакалась бы и умоляла бы его взять меня обратно. Но к лучшему, или к худшему, вид того, как хорошо он выглядел несколько минут назад, выключил какую-то кнопку внутри меня. Я наконец-то приняла, что мы расстались, в основном из-за того, что мы никогда по-настоящему и не были вместе.