— Я люблю тебя. — Он выдохнул слова, и я почти поверила ему. Он был так близко, что я могла почувствовать его дыхание на моем лице, ласковый шепот пронзил мое сердце и желудок, разрывая и кромсая. Он повторил: — Я люблю тебя.
Тогда он прикоснулся ко мне, его руки прижались к моему лицу.
— Нет. — Я попыталась отдернуть голову прочь, но он держал меня крепче, шагая ко мне и заставляя отступать к стене.
Я подняла глаза, но не выше его шеи, так как он поцеловал мой подбородок и прижался губами к моим. Он поцеловал меня. А я ему не ответила, держась за мои предыдущие решения и онемение как спасательный круг. Он уперся лбом в мой лоб, удерживая меня, дыша моим воздухом.
— Пожалуйста, поговори со мной. Пожалуйста.
— Мне нечего сказать. — Я была полностью удовлетворена моим пустым и уравновешенным голосом.
— Ты нужна мне.
Я покачала головой в неверии, потому что знала, это было не так. Если бы я ему была нужна, то он бы не отпустил меня, он бы выбрал нас, вместо мести. Если бы я ему нужна была, то он бы не смог улыбаться блондинкам, выглядя при этом точно так же, как и три недели назад, после каникул в Карибском море.
— Тебе нужно оставить меня в покое, — ответила я, сжав зубы.
— Я не могу. —Он прижался своими губами к моим еще раз, забирая еще один поцелуй, задержавшись немного, словно боясь двигаться, будто это было в последний раз. Он сказал напротив моего рта:— Я не могу оставить тебя в покое. Прошел почти месяц, а ты— все, о чем я могу думать.
— Это ложь.
— Нет, черт тебя побери, это не так! Разве ты не замечала меня, когда я следовал за тобой? Разве ты не видела меня возле общежития, ожидающим тебя? Черт возьми, Паркер, ты никогда не замечала меня, ты и не должна, но это не значит, что меня там нет.
Я схватила его за запястья, убирая его руки от моего лица, отталкивая подальше и стремясь проложить расстояние между нами. Его слова были странными, потому что я видела его всего несколько секунд назад, улыбающегося кому-то другому,и в полном порядке. Я не хотела его слов. Я не хотела ничего от него.
Несмотря на мою уверенность и обещания, я почувствовала, как задрожал подбородок и жгучая влага собралась в уголках моих глазах.
— Если я —все, о чем ты думаешь, тогда ты готов поведать миру, как ужасен твой отец и быть со мной без союза наших семей?
Это было встречено молчанием, а молчание лишь подпитывало мою отрешенность.
Я фыркнула, невесело рассмеявшись.
— Ага, так я и думала.
— Кэйтлин, нет ни одной причины, почему мы не можем встречаться тайно, если только ты...
Это был тот же самый аргумент —ничего не изменилось, так что я перебила его:
— Если нас увидят вместе, то все это будет бессмысленно. Моя мать...
— К черту твою мать, — прорычал он.
Я поморщилась, уставившись в пол, потому что не хотела его видеть, и когда я заговорила, мой голос дрожал.
— Это бессмысленно. Ты должен отпустить меня.
— Что если я не могу? Хмм? Что если я не хочу? Что если я позвоню репортеру "Вашингтон пост" и скажу, что мы по-прежнему вместе и наши семьи ближе, чем когда-либо?
Я, наконец, подняла глаза к нему, чтобы он мог видеть, насколько серьезна я была, что — в тот момент — я ненавидела его, немного. Я смотрела на него, хоть это и было больно.
Я как-то выдавила из себя:
— Это шантаж.
— Если это то, что тебе требуется. — Он сказал это вместе с воинственным пожатием плечами.
Я покачала головой, в основном злясь на себя за то, что думала, будто мы могли когда-то быть командой.
— Мартин, есть время бороться, а есть время изящно откланяться.
— Ты никогда не боролась, — фыркнул он, его рот скривился в некрасивой усмешке, глаза были словно темно-синие языками пламени.
Я мимолетно задумалась о том, как я боролась за него перед его отцом, как я боролась за него и за нас в его комнате три недели назад. Но какой был смысл? Спор привел нас в никуда. Нас уже не существовало.
Вместо этого, я сказала:
— Что ты хочешь от меня? Ты хотел шантажировать меня? Угрожать? Мне позвонить твоему отцу и рассказать о твоем плане о продаже его домов?
Он вздрогнул, словно я ударила его, несколько раз быстро моргнув.
—Ты не сделаешь этого.
—Нет. Не сделаю. Я уважаю твое решение, даже если считаю, что это ошибка.
—Так что ты изящно откланяешься, как трусиха.
— Ты ошибаешься. Ты очень сильно ошибаешься. Я борюсь за то, во что верю, я собираюсь делать правильные вещи...
— Самоотверженный, страдальческий бред!
—И я не собираюсь менять свое мнение.Теперь настало твое время найти самоконтроль, чтобы изящно откланяться и отпустить меня.
Сверкая глазами, Мартин сместился на ногах, его поза говорила о том, что он готовился к запуску очередного словесного залпа, поэтому я быстро добавила с ноткой мольбы в своем и так дрожавшем голосе:
— Если у тебя когда-либо были чувства ко мне, ты будешь уважать мое решение. Ты уйдешь прямо сейчас и оставишь меня в покое. Мне нужно, чтобы ты оставил меня в покое. Ты уничтожаешь меня.
Его сине-зеленые глаза были безжизненными от боли, когда вглядывались в меня. Я узнала его боль, потому что это был отголосок той удушающей агонии, которую я носила в себе каждый день.
После долгой паузы он кивнул, его рот сжался в узкую линию.Он смотрел куда-то вдаль, ни на чем не останавливаясь. Я видела, как его грудь вздымалась и опадала, и наконец услышала нетвердый выдох, прежде чем он повернулся и ушел.
Его шаги —ожидаемо— были уверенными, как и всегда. Каждый шаг его плавной походки только доказывал, что Сэм была права. Он жил во вселенной для одного, и мне этого было не достаточно.